Десятое правило волшебника, или Фантом - Страница 100


К оглавлению

100

После такого Рэчел не могла говорить, ей было трудно даже глотать.

Затем Виолетта закрывала её на ночь в старом железном сундуке. Она говорила, что хочет показать Рэчел, каково быть немой и постоянно испытывать боль. И Рэчел было больно. Постоянное пребывание в железной клетке по ночам, с жутким устройством, сжимающим язык, почти лишило её рассудка. Поначалу, до безумия напуганная пленом и чувством одиночества, не имея возможности выбраться и избавиться от кошмарного механизма, Рэчел постоянно плакала. Виолетта же, посмеиваясь, накидывала на сундук тяжёлый ковёр, чтобы заглушить крики. От плача, зажатому в клещи языку становилось ещё больнее, он даже стал кровоточить.

А окончательно Рэчел прекратила плакать, когда Виолетта сквозь маленькое окошко пригрозила, что велит Сикс и в самом деле отрезать ей язык, если она не замолчит. Рэчел не сомневалась, что ведьма выполнит приказ. После этого случая она больше не кричала и не плакала. Вместо этого девочка сворачивалась клубочком в своей железной темнице и вспоминала всё, чему её учил Чейз. Вспоминала, пока эти мысли не успокаивали её.

Чейз сказал бы, что Рэчел не должна думать о своём положении. Нужно просто дождаться случая, когда она сможет найти из него выход. Чейз учил её следить за поведением людей и искать моменты, когда они не обращают на тебя внимания. Этим она и занималась каждую ночь, лёжа в железном сундуке, не в силах заснуть. И ждала утра, когда люди вытащат её из ящика и снимут на день страшное устройство.

Из-за того, что ее язык был ободран и кровоточил, Рэчел с трудом могла есть, хотя еды ей и так давали немного. Каждое утро, после того, как снимали зажим, язык часами болезненно пульсировал. Челюсти тоже болели, из-за того, что рот был всю ночь открыт. Есть было попросту больно. Но когда она всё-таки ела, у еды всегда был вкус грязного металла. Говорить тоже было больно, поэтому Рэчел говорила, только когда к ней обращалась Виолетта. А она, видя, что Рэчел предпочитает молчать, иногда презрительно улыбалась и называла её своей маленькой молчуньей.

Рэчел была совершенно подавлена, снова оказавшись в лапах у столь злобного человека, и опечалена гибелью Чейза сильнее, чем когда-либо. Она не могла заставить себя забыть о его жестоком ранении. Рэчел нескончаемо горевала о нём. Душевные муки, физические страдания и полное одиночество казались невыносимыми. Когда Виолетта не занималась рисованием, не приказывала что-нибудь людям, не ела, не примеряла украшения и платья, она развлекалась, издеваясь над Рэчел.

Иногда, напоминая Рэчел, как та угрожала ей огневой палочкой, Виолетта, держа Рэчел за запястье, клала ей на руку маленький, раскалённый добела уголёк. Однако, больше, чем всё, что могла сделать Виолетта, Рэчел ранила скорбь по Чейзу. Со смертью Чейза, ей было почти всё равно, что произойдёт с ней самой.

Как выражалась Виолетта, Рэчел нуждалась в наказании за все ужасные поступки, которые совершила. Виолетта почему-то решила, что главной виновницей потери языка была Рэчел. Она говорила, что Рэчел придётся долго заслуживать прощение за столь серьёзный проступок. Кроме того, она проявила неуважение, сбежав из замка. Виолетта смотрела на побег Рэчел, как на постыдный отказ оттого, что называлось «великодушием» по отношению к никчемной сиротке. Новоиспечённая королева часто подолгу рассуждала о том, на какие хлопоты пришлось пойти им с матерью ради неблагодарной бродяжки Рэчел.

Время от времени Виолетта уставала издеваться над ней. В такие моменты Рэчел думала, что её казнят. Она слышала, как Виолетта приговаривала к смерти узников, обвинённых в «государственной измене». Стоило кому-нибудь достаточно её рассердить, или Сикс заметить, что некий человек представляет угрозу короне — Виолетта приказывала казнить несчастного. Если же кто-то допускал серьёзную ошибку и вслух выражал сомнение в её власти, то Виолетта приказывала стражам сделать казнь медленной и мучительной. Иногда она приходила проверить, что её приказ выполняется в точности.

Рэчел помнила, как Виолетта начала ходить на казни, приказы о которых отдавала королева Милена. Как «игрушка», Рэчел должна была сопровождать Виолетту. Рэчел отводила глаза от страшного зрелища. Виолетта смотрела всегда.

Сикс создала целую систему, когда люди могли тайно доносить на всех, кто высказывался против королевы. Она советовала Виолетте награждать доносчиков за преданность. И Виолетта неплохо платила за имена «предателей».

Раньше, ещё до побега Рэчел, Виолетте уже нравилось причинять людям боль. Да и Сикс часто повторяла, что боль — хороший учитель. Теперь Виолетте доставляла удовольствие сама мысль, что она контролирует жизни других и одним словом может заставить людей страдать.

А ещё она стала очень подозрительной. Ко всем. Вернее, ко всем, кроме Сикс, на которую полагалась, как на единственного человека, стоящего доверия. Виолетта совсем не доверяла большинству своих «верноподданных», часто называя их «никто». Рэчел помнила, что раньше Виолетта так называла её.

В прошлом, когда Рэчел жила в замке, люди старались следить за собой, чтобы не перейти дорогу не тому человеку. Но тогда они просто подчинялись привычным для себя правилам. Люди не без оснований боялись королеву Милену, но иногда всё же позволяли себе улыбки и смех. Прачки сплетничали; повара иногда делали из теста смешные рожицы; уборщики, занимаясь своим делом, насвистывали; а караульные, проходя по коридорам замка, обменивались шутками.

Сейчас все лишь тихо содрогались, когда поблизости оказывались королева Виолетта или Сикс. Никто из уборщиков, прачек, швей, поваров и солдат не смеялся и даже не улыбался. Все поспешно выполняли свою работу и выглядели испуганными. Воздух в замке был словно наполнен ужасом — в любое время могли донести на кого угодно. Все спешили убраться с дороги, выказывая уважение королеве, идущей впереди своей высокой мрачной советницы. Похоже, Сикс люди боялись не меньше, чем саму Виолетту. Когда Сикс улыбалась своей странной пустой змеиной улыбкой, люди застывали на месте с широко распахнутыми глазами, на лбах у них выступал пот. Они облегчённо сглатывали, когда советница скрывалась из виду.

100