Ричард через плечо глянул на деда.
— В самом деле? И в чём же?
Зедд пожал плечами.
— Ну, символы могут принимать и биологическую форму. Разве, дубовый лист не является биологическим объектом? Согласись, он ведь тоже своего рода символ. Я не говорю о более сложной биологической системе, как, скажем, дерево или человек, хотя они тоже могут быть представлены в виде символа.
Ричард моргнул.
— Ты прав. Я никогда об этом не думал таким образом. Ты действительно прав.
Он вернулся к заклинанию, свежим взглядом разглядывая область биологического загрязнения. Снова и снова изучал он спутанный клубок линий, пытаясь понять его значение, определить принцип его построения. В какой-то миг Ричарду показалось, что все усилия бесполезны. В этом хаосе не было никакой системы.
А почему не было? Повреждение — биологического происхождения, в этом он совершенно уверен. Но что, если прав Зедд, и тут присутствует некая исходная модель? Но Ричард не видел ничего подобного, перед ним была лишь спутанная светящаяся масса линий. Бессмысленная. Беспорядочная.
И тут он вдруг заметил внутри этой массы странный фрагмент. Он был словно… жидкость. Это не имело смысла, потому что рядом уже возникал другой фрагмент, который выглядел полной противоположностью первого. И он напоминал символическое изображение… огня.
Одно понятие может быть передано не единственным символом. Не только лист может обозначать дерево, но ещё и, например, жёлудь или форма кроны дерева. Три символа. Три знака. И тут в новых линиях, вплетённых в заклинание, он увидел знаки. Все вместе. Три.
Ричард уже видел их раньше. Все три вместе и каждый по отдельности.
Вода. Огонь. Воздух.
Они были там. Были все. Спутанные в один неразделимый узел.
— Добрые духи!
Широко раскрыв глаза, он резко выпрямился. По рукам побежали мурашки.
— Срочно вытаскивайте ее оттуда!
— Ричард, — сказал Натан, — она же…
— Нужно её выручать! Немедленно!
— Ричард… — заговорила Энн.
— Говорю вам: заклинание повреждено!
— Верно, — с преувеличенным терпением продолжала Энн. — Ведь это мы и выясняем, не так ли?
Ричард указал на стену мягко светящихся линий.
— Это не обычное повреждение. Такое может её убить. Оно больше не инертно — оно меняется, становится живым.
— Живым? — Зедд скептически поморщился. — Это невозможно.
— Нужно извлечь её оттуда. Прямо сейчас!
Скованная неподвижностью, безмолвная, Никки, тем не менее, слышала всё, что говорилось в комнате, хотя голоса доносились словно бы издалека, из другого мира за пределами зеленоватого савана. Она хотела крикнуть, чтобы его выслушали, но, плотно стянутая заклинанием, ничего не могла сделать.
Больше всего на свете она хотела бы выбраться из этой жуткой магической паутины, опутавшей её. До сих пор она — как, впрочем, и каждый из них, — не представляла себе, что такое внутренний обзор заклинания. Знай они, что это такое, возможно, никто из них не решился бы на подобный эксперимент. Только после начала проверки она обнаружила, что внутренний обзор — не просто возможность рассмотреть заклинание изнутри, как они считали. Скорее, это было похоже на примерку. Волшебник, проводящий анализ, в какой-то степени применял заклинание на самого себя.
Но когда она, наконец, поняла это, линии заклинания уже плотно обвивали её, и было слишком поздно прерывать процедуру, чтобы рассказать другим, каково это: ощущать форму заклятия, как часть себя. Магическая сила исходила, казалось, прямо из самого её существа. Это было открытие, восхищение, граничащее с благоговением.
Начало было прекрасным, но затем что-то пошло неправильно. Ощущение экстаза от соприкосновения с магией сменилось ужасающей мукой. Каждая новая линия, что пронзала воздух вокруг неё, казалось, прожигает её душу, нанося ужасную рану.
Прежде всего, она обнаружила, что чувство удовольствия исходило от заклинания, было частью его самого. Выходит, это удовольствие ощущало само заклинание… пока разворачивалось! Точно так же, как удовольствие сопровождает определённые стороны человеческой жизни, подобные ощущения были отражены в замысловатой форме заклинания: во всей красе представленное желание любоваться прекрасным рассветом, пробовать что-нибудь вкусное, пристально вглядываться в глаза любимого человека, получая в ответ такой же любящий взгляд. Или, по крайней мере, как она представляла себе этот любящий взгляд, представляла, как любимые глаза могли бы смотреть на неё.
А ещё она поняла, что тут, как и в жизни, боль всегда соседствует с наслаждением.
Никки никогда не думала, что изучение заклинания изнутри больше всего напоминает своего рода обследование его внутреннего здоровья. Она и предположить не могла, как много может показать такой метод. И уж тем более не могла представить, каким опасным может оказаться повреждённое заклинание.
Она задалась вопросом: а сделала бы она то, что сделала, знай заранее о том, что её ждёт? И сама себе ответила — да. Если это может помочь Ричарду. В тот момент, помимо боли, это было единственное, что имело для неё значение.
Такой муки ей ещё испытывать не приходилось. Даже страдания, причиняемые сноходцем, не могли сравниться с этой болью. Её невозможно было вынести; в голове оставалась единственная мысль, единственное желание — избавиться от боли. Столь сильным было повреждение заклинания, что Никки уже не сомневалась: этот роковой эксперимент, на который она решилась, будет последним, что она совершила в жизни.